Арцыбашев Михаил - Рассказ О Великом Знании
Михаил Петрович Арцыбашев
Рассказ о великом знании
I
Был у меня один приятель, человек души уязвленной и ума исступленного.
Был он весьма талантлив и не так еще давно написал книгу, вызвавшую
большой и даже необыкновенный шум. Многие узрели в нем пророка, многие
безнравственного мерзавца и только некоторые - человека глубочайшей иронии.
Вряд ли не я один понял, что книга эта (кстати сказать, характера мрачного и
даже нигилистического в глубочайшем смысле этого слова) была просто криком
сердца измученного, души изверившейся, разума, смеющегося над самим собою.
Я не вполне знаю его биографию. Известно только, что родился он где-то
в захолустном городишке, в семье мелкого чиновника, детство провел
болезненное и заброшенное, ибо матери лишился что-то очень рано и остался на
руках няньки, совершенно простой бабы из солдаток, которая к тому же любила
выпивать не в меру.
Каким образом у него появилось это непомерное, можно сказать,
трагическое самолюбие и мечты о власти необычайной, сказать трудно, принимая
во внимание наследственность мелкого чиновника, бедность, заброшенность и
воспитание няньки, солдатки и пьяницы.
Не менее трудно определить, откуда явилась непобедимая пытливость ума;
склонность к мечтаниям, незаурядная воля и талантливость натуры вообще.
Надо сознаться, что мы еще очень далеки от проникновения в подлинные
тайны человеческого я.
Трудность же анализа даже для меня, человека... впрочем, это все
равно... трудность анализа усугублялась тем, что он не любил и даже не умел
рассказывать о себе. Как-то так выходило, что во всем его детстве не было
ничего замечательнее любви к дворовым собакам и первой книги, прочитанной им
лет семи от роду, а именно - сочинений Марка Твена.
Несколько раз, правда, он рассказывал при мне один эпизод, случившийся
в год смерти матери, когда ему было не больше двух лет, и рассказывал даже с
большим удовольствием... Но я никак не мог понять, чем замечателен этот
случай и какие выводы на нем можно построить.
Желая быть объективным, однако, эпизод этот воспроизведу, хотя,
повторяю, не вижу в нем ничего достопримечательного.
Дело было так: в яркий солнечный день мальчик этот, двух лет от роду,
сидел где-то на дворе и мыл в луже свои собственные штанишки; жил же в их
дворе какой-то отставной и выживший из ума профессор, длинный и сухой немец,
всегда ходивший в длиннейшем черном сюртуке; оный немец наткнулся на
мальчика и спросил его:
- Что ты делаешь? Малшик, маленький малшик?
На это мальчик весьма рассудительно и солидно объяснил, что моет он
свои штанишки, так как мамы у него нет, и если он сам о себе не заботится,
то так и будет ходить в грязных штанишках.
Тогда немец тяжко вздохнул, кряхтя полез в задний карман своего
бесконечного сюртука, вытащил длинный фуляровый красного цвета платок и
приложил к глазам. Потом погладил мальчика по голове, сказал:
- Бедный малшик!
И отошел...
Вот и весь эпизод! И я, ей-Богу, не понимаю, какой может быть в нем
особый смысл, чтобы рассказывать его с таким многозначительным наслаждением.
О последующей его жизни знаю уже совсем мало. Знаю только, что гимназии
он не кончил, шалуном и драчуном был отъявленным, с явным стремлением вечно
быть вождем, чем главным образом и объяснялись все его выходки, иногда для
детского возраста даже и совсем нелепые.
Так, например, будучи в пятом, кажется, классе, идя однажды ночью по
полю, усмотрел он огромную вывеску с надписью: место для свалки навоза.
Немедленно отодрал он огромную д
